На паях с Олафом.
Солнышко встало, но на улице все еще было свежо, в самый раз в постели поваляться и последний сон досмотреть... если добрые люди не помешают.
Створка приоткрытого окна в спальне Олафа еле слышно скрипнула, в комнату заглянула Сорока и осмотрелась. Неторопливо прошлась по ковру, поковырялась клювом в замке поставца и попыталась склевать алые ягоды, которые держали в птичьих лапках Сирины. Слегка попортив узорчатую роспись и чихая от набившейся в нос штукатурки, Сорока взлетела на изголовье кровати и завопила:
- Подъем! Страна в опасности! Мор, глад и казни египетские - все в одном туеске!
- Не ори! - раздалось откуда-то из-под груды одеял и подушек, и рядом с головой сороки в стену со свистом врезался старый дырявый сапог. - За пару часов Тридевятое не развалится.
Груда зашевелилась, задергалась, пару раз помянула белый свет, пернатый мир и все государства вместе взятые. Наконец из-под пухового, расшитого ромашками и корабликами, одеяла вынырнула взлохмаченная со сна голова Олафа. Почему-то с противоположной от изголовья стороны. Царь потер глаза, потянулся, поежился, закутался в одеяло поплотнее и злобно посмотрел на Сороку.
- Чего надобно?
- Тю-у-у! Вы гляньте на него, люди добрые, да если бы меня не было, твое царство давно накрылось старым половичком, который даже шелудивому коту постелить стыдно! Прежде чем вопросы задавать, нужно гостя напоить, накормить… Спать можешь не укладывать, лучше с собой сухпаек дай. – Сорока пристроилась поудобнее и придирчиво посмотрела на столик у кровати. – Я смотрю, ты жизнь ведешь ске… скетическую, одной духовной пищей сыт бываешь.
Птица перелетела на столик и поколупала клювом книжку в замасленной обложке.
- Ну и накрылось бы, невелика беда. А тебе то что за корысть? - По утрам царь был хмур и неласков. - И не заговаривай мне зубы, - он, не вылезая из теплого кокона одеял, взмахом руки отогнал Сороку от единственной копии знаменитого романа господина Д'Ума "Под сенью развесистой клюквы". - Клювы прочь от книжек. Эта - Горынычева, попортишь - он из тебя курочку гриль сделает и скажет, что так и было.
Олаф плотнее завернулся в одеяло и начал медленно сползать на бок, устраиваясь поудобнее:
- Ну что, ничего нового узнать за всю ночь не сумела, так пришла сюда с пустыми лапами любопытничать, добрым людям спать мешать?
Сорока, склонив голову набок, внимательно осмотрела книжку и уважительно нагадила на имя автора.
- Горыныча! Ха, где тот Горыныч? Вы же поссорились! Хотя я тебе скажу, что и правильно! Во-первых, он тебе город пожег – дрыхнешь, а того и не знаешь, что половины Славгорода-то нету.
- ...А вторая половина, - зевнул царь, натягивая на голову одеяло. Слова Сороки он по привычке делил на восемь и еще ни разу не ошибся в пропорциях, - побежала тушить-строить заново первую половину и потопла в жестоких мучениях в пруду у Ваньки Мокрого?
Он позвонил в колокольчик и, когда у двери бесшумно возник слуга, ткнул пальцем в сторону изгаженной книжки. - Почистить, дезинфицировать и надушить.
Слуга поклонился, забрал книгу и удалился так же тихо, как и появился.
Сорока явно обиделась и фыркнула. В ней боролись желание договорить новость до конца и гордо развернуться и улететь, оставив Олафа без ценной информации. Первое, как водится, победило.
Она вытаращила глаза и начала зловещим шепотом:
- В нашем царстве Навь объявилась - всех душит, убивает, кровь пьет, никого не щадит - и скотину, старых, и молодых. У Белочкино, говорят, целое стадо коров передушила, до деревни не добралась - там ей Некраса заслон поставила, так теперь она в Славгород идет. Ой-ей-ей, надо всяким добром запасаться, наступают черные времена! - Начать запасаться Сорока решила прямо тут и как бы невзначай села около царской одежи, явно прицеливаясь к золотой пуговице с каменьями. - А еще говорят, что вторую навь у себя Горыныч прячет. Больше скажу, небось он ее и напустил на наше царство!
- Если оторвешь - бери, заслужила, - рассеяно разрешил царь, задумавшись над полученными сведениями. Он встал, открыл окно пошире, посмотрел на хмурое небо, нахмурился сам.
- Дочки мои что поделывают, не в курсе?
Птица возмущенно отпрыгнула подальше.
- Да ты с ума сошел, когда я брала то, что можно, отродясь такого не было! Фи, забери свою пуговицу, жадоба, не нужна она мне совсем!
После вопроса Олафа Сорока захихикала и противно затрещала:
- Знаю, отчего ж не знать. Это только ты спишь, ничего не ведаешь. Младшенькую-то, Ладушку, еще вчерась с утра разбойники в мешок посадили да увезли продавать заморским пиратам. Старшая за ней отправилась и уже наверняка головушку сложила. Средненькая, разумница, в ночь с парнем в лес ушла, по сю пору не вернулись. Сраму-то будет! На все Тридевятое! А то и в Тридесятом уже знают, я тут на крыше ворону одну видела, наверняка туда вести несет.
Про того, кто доставляет вести самой вороне, Сорока решила умолчать.
Царь хмыкнул, припомнив сколько пуговиц ему уже пришлось заменить на кафтане по вине некоего черно-белого воришки, но развивать тему не стал.
- Нашла чем удивить, - Олаф плюхнулся на кровать, натягивая штаны. Потом наклонился, шаря под кроватью, - За Ладой еще ввечеру Воинслава выехала со следопытом, уже небось вернулась, а Ростислава - девка умная, красивая... - Олаф, наконец выудил из-под кровати красные сафьяновые сапоги, достал оттуда портянки, понюхал, заколдыбался, бросил портянки обратно под кровать и потащил из сундука в изголовье новые. - ... Красивая, да с приданым большим, так что на нашем заборе брань долго не провисит. А в Тридесятом царстве своих дел навалом, чтобы за чужими царевнами следить.
Царь накинул кафтан, застегнулся и с любопытством посмотрел на птицу. - Еще чем порадуешь или на кухню полетишь? - Он подмигнул. - Повариха плюшки с корицей затеяла, а она их все время на окно остывать ставит.
- Не, если я сразу сильно обрадую, еще удар тебя хватит, что делать-то буду? Ладно, так и быть, раз настаиваешь, возьму пуговку да полечу, дел столько – за год не переделать. - Сорока практически профессиональным движением срезала пуговицу клювом, подмигнула царю и вылетела из комнаты в направлении кухни.
Вслед птице раздался громкий хохот Олафа. Отсмеявшись, правитель всея Тридевятого посмотрел на испорченный кафтан, оторвал от него остальные пуговицы, ссыпал их на сундук и пошел из комнаты умываться.
- Будет новая мода - распашной кафтан. - ухмыльнувшись, сообщил царь собственному отражению в медном умывальнике, - Но если хитрюга не соврала, с навью надо что-то делать, - он озабоченно потер лоб. - Но сначала - завтрак! Эй, как там тебя, - обратился он к склонившемуся в поклоне холопу, - скажи на кухне, чтобы поесть принесли. Морите государя голодом с утра пораньше, совсем совесть потеряли. - И прошел к себе в кабинет.
). 
